Жил-был поп. Имел большой приход, а был такой жадный, что великим постом за исповедь меньше гривенника ни с кого не брал. Если кто не приносил гривенника, того и на исповедь не пустит, а начнет срамить:
- Эка ты, рогатая скотина! За целый год не мог собрать гривенника, чтобы духовному отцу за исповедь дать. Ведь он за вас, окаянных, богу молится!
Вот один раз пришел к этому попу на исповедь солдат и кладет, ему на стол медный пятак. Поп просто взбесился:
- Послушай, проклятый, - говорит ему, - откуда ты это выдумал принести духовному отцу медный пятак? Смеешься, что ли?
- Помилуй, батюшка, где я больше возьму? Что есть, то и даю.
- По кабакам носить, небось, есть деньги, а духовному отцу одни грехи тащишь! Ты про этакой случай хоть укради что да продай, а священнику принеси что подобает; заодно уже перед ним покаешься и в том, что своровал, так он все тебе грехи отпустит.
И прогнал от себя поп этого солдата без исповеди:
- И не приходи ко мне без гривенника!
Солдат пошел прочь и думает:
"Что мне с попом делать?"
Глядит, а около клироса стоит поповская палка, а на палке висит бобровая шапка.
- Дай-ка, - говорит, - попробую эту шапку утащить.
Унес шапку, потихоньку вышел из церкви да прямо в кабак. Тут солдат продал ее за двадцать пять рублей, припрятал деньги в карман, а гривенник отложил для попа. Воротился в церковь и опять к попу.
- Ну что, принес гривенник? - спросил поп.
- Принес, батюшка.
- А где взял, свет?
- Грешен, батюшка! Украл шапку, да и продал за гривенник.
Поп взял гривенник и говорит солдату:
- Ну, бог тебя прости, и я тебя прощаю и разрешаю.
Солдат ушел, а поп, кончивши исповедь своих прихожан, стал служить вечерню; отслужил и стал домой собираться. Бросился к клиросу взять свою шапку, а шапки-то нету; так простоволосый и домой пошел. Пришел и сейчас послал за солдатом.
Солдат спрашивает:
- Что угодно, батюшка?
- Ну, скажи, свет, по правде, ты мою шапку украл?
- Не знаю, батюшка, вашу ли я украл шапку, а только такие шапки одни попы носят, больше никто не носит.
- А из которого места ты ее утащил?
- Да в нашей церкви висела она на поповской палке, у самого клироса.
- Ах ты, такой-сякой, такой-сякой, как смел ты уворовать шапку своего духовного отца?
- Да вы, батюшка, сами меня от того греха разрешили и простили.